Жернова истории. Ветер перемен - Страница 83

Уншлихт опять слегка дернул головой, потом задумался, обхватив рукой подбородок, и через полминуты изрек:

— Пожалуй, это здравая мысль. Стоит обдумать.

На сем мы и распрощались.

Перемены в моей жизни после официальной женитьбы оказались не столь уж велики. Не желая садиться на шею семейству Лагутиных, я оставался жить у себя, в Малом Левшинском, на попечении Игнатьевны, а Лида, в свою очередь, не хотела оставлять без присмотра своего отца. Странным образом это обстоятельство ее, вроде бы, не слишком сильно беспокоило. Если пользоваться термином, описывающим брачные отношения эпохи родового строя, у нас получилась дислокальная семья — то жена живет у мужа, то наоборот…

Хотя я и не засиживался допоздна на работе, и уж тем более не оставался ночевать по месту службы, как Михаил Евграфович, дела требовали нешуточной отдачи. Троцкий за моей спиной протащил меня в члены Комитета по трудовыми резервам, и теперь требовал подготовки целой кучи документов, намереваясь добиться их одобрения на высшем уровне (Пленумом ЦК) сразу после XIV партконференции — а до нее оставалось всего ничего.

— Ведь это же вы сами, Виктор Валентинович, проталкивали все эти идеи насчет подготовки кадров для индустриализации загодя! — корил он меня в ответ на робкие попытки отбояриться от новой нагрузки. — Так уж извольте поработать на этом поприще как следует, засучив рукава!

Пришлось заняться писаниной, да два или три раза показаться на заседаниях Комитета. Луначарский вполне поддерживал наши идеи, но скудные ресурсы Наркомпроса не позволяли в сколько-нибудь широких масштабах превратить эту поддержку во что-нибудь более осязаемое. Троцкому приходилось в большей мере полагаться на заинтересованность трестов ВСНХ в квалифицированных работниках. Но и здесь хозрасчетная прижимистость давала себя знать — далеко не все спешили раскошелиться на подготовку кадров хотя бы и для самих себя.

Гораздо больше помогала Крупская — не в материальном смысле, а для пробивания всякого рода бюрократических барьеров. В этом вопросе ее авторитет подчас оказывался незаменимым.

Я настолько ушел с головой в дела Комитета по трудовым резервам, что звонок Григория Котовского утром двадцатого апреля оказался для меня неожиданным:

— Здравствуйте, Виктор Валентинович. Ваша записка заинтересовала не только меня, но и Михаила Васильевича.

— Здравствуйте, Григорий Иванович! Я уж, честно говоря, и не надеялся.

— А зря! — прогудел своим басом Котовский. — Михаил Васильевич мне даже брякнул в сердцах: «Устал я уже от всяких прожектеров — изобретателей чудо-оружия, и от бюрократических дрязг красных генералов — другого дела себе найти не могут, как заниматься дележкой полномочий между Штабом РККА и Главным управлением РККА! Хорошо, нашелся один человек, хоть что-нибудь по решению реальных проблем предлагающий, и тот — не военный!»

— Так и сказал? — переспрашиваю не без удивления. Неужели самого Фрунзе всерьез зацепило?

— Так и сказал, — подтвердил Начальник снабжения РККА. — И велел тащить к нему этого самого Осецкого, как он выразился. Так что ждет он тебя сегодня в восемнадцать сорок у себя. До встречи!

— До встречи, — успеваю машинально среагировать, прежде, чем в трубке раздастся сигнал отбоя.

Михаил Васильевич произвел на меня при встрече самое благоприятное впечатление. Он был очень похож на известные мне портреты и фотографии, и манера общения у него оказалась под стать его облику — такая же дружелюбная, открытая, но в тоже время и строго-деловая.

После того, как я обменялся рукопожатиями с наркомвоенмором и с присутствующим в его кабинете Котовским, Фрунзе сразу перешел к делу:

— Меня весьма заботит состояние боевой подготовки в РККА. Но, честно говоря, ваши предложения не кажутся мне серьезными. Собрать самых успешных командиров и поручить им выработку методики? Положим, соберем, методику они дадут, а дальше-то что? Остальных наших командиров мы на уровень лучших никаким чудом не вытянем, во всяком случае, за короткие сроки. И что тогда толку будет от новых методических указаний, если наши кадры с ними просто не справятся? А ведь так и выйдет! — в сердцах воскликнул наркомвоенмор.

— Михаил Васильевич, как вы полагаете, в нынешнем рейхсвере боевая подготовка на хорошем уровне? — интересуюсь его мнением.

— Несомненно! — твердо заявил он в ответ. — Если с нами сравнивать, так просто на великолепном!

— А вы как думаете, там все офицеры и унтера — военные гении? Думаю, вопрос риторический. Далеко не все! Тупых, ограниченных солдафонов там хватает. Но им вдолбили в голову определенные методы подготовки бойцов, и эти методы работают у любого командира. Пусть не отлично, пусть хорошо, или даже удовлетворительно — но работают!

— Постойте, постойте… — проговорил Фрунзе. — Вы это к чему?

— А к тому, что то совещание самых способных младших и средних командиров, которое я предлагаю собрать, должно выработать не просто новую методику обучения бойцов. Это должна быть методика простая, доступная для усвоения самыми недалекими из наших кадров, и в то же время детально расписанная, чтобы не упустить ничего важного. Каждый элемент обучения по этой методике должен быть, что называется, разжеван и в рот положен, и к тому должен быть добавлен поэтапный контроль ее усвоения бойцами — по простым и наглядным критериям. Вот что я подразумеваю! — с нажимом произношу последнюю фразу.

— Та-а-а-к… — тянет Фрунзе. Во всяком случае, немедленных возражений с его стороны не следует. — А что это за Центр боевого применения и обучения войск вы предлагаете в своей записке?