Жернова истории. Ветер перемен - Страница 58

Золотисто-розоватое предзакатное солнце уже начало цепляться за верхушки деревьев и длинные тени лип накрыли почти весь двор. Красноармейцы рассаживались на нескольких скамейках, на вынесенных из казармы лавках, а для докладчика даже притащили стул и стол из красного уголка. Окинув взглядом двор, прикинул численность роты. Да, негусто. Здесь около сотни, а всего, пожалуй, наберется не больше, чем сотни полторы штыков.

Рассказав о внутреннем и внешнем положении Советской Республики, перехожу собственно к беседе. Вопросы посыпались как горох. И большинство — насчет разверстки.

— Мы линию Советской власти со всем нашим усердием поддерживаем, — степенно выговаривал парень лет двадцати двух-двадцати пяти (на мужика еще явно не тянет) в линялой, почти до белизны, гимнастерке, носившей следи довольно аккуратной починки. — Помещиков на штык, землю поделили, власть теперь сами избираем — все это хорошо. А вот то, нехорошо, что землю-то дали, а хлебушек-то забирают! — с нажимом произнес он последнюю фразу.

— Точно! — поддержало его сразу несколько голосов. — И товар, считай, совсем на село завозить перестали! За так, выходит дело, хлеб отдаем! Это куда такое годится?

— Совсем не годится, — согласно киваю головой, и шум среди красноармейцев, несколько удивленных таким ответом «комиссара», стихает. — Не годится, а что делать прикажете? Вот, смотрите сами: все главные хлебородные губернии были до последнего времени под белыми, либо только-только освобождены. Дон, Поволжье, Кубань, Северный Кавказ, Оренбуржье… На Украине сами знаете, что делается — с белополяками деремся. А где не поляки, так там банды гуляют. Где хлеб взять, чтобы город кормить?

— Так мы и сами бы дали, ежели не задаром, — с хитрым прищуром отвечает мне парень, заведший разговор.

— Ситец в обмен на хлеб пойдет? — спрашиваю его.

— А то!

— Знамо дело, пойдет! Поизносились все! — поддержали его многочисленные голоса.

— Так нету! — развожу руками. — Все фабрики стоят. И в Иваново, и в Павловом посаде, да везде окрест Москвы. Стоят же они потому, что хлопок для ситца нужен, а он в Туркестане. А в Туркестане война. — Оглядываю вновь притихших бойцов. Задумались маленько. Уже дело.

— Та же история с плугами, косами, серпами, — продолжаю объяснять. — Нет для них металла. Урал до последнего времени под Колчаком был, Криворожье и Донбасс — тоже под белыми. Да заводы все в разрухе от войны, их еще восстанавливать надо.

— Так что же нам, выходит, отныне задаром жилы рвать, хлебушек растя? — выкрикнул кто-то из задних рядов.

— Нет, не задаром, — отвечаю. — Считайте, вы этот хлеб как бы взаймы Советской власти даете, пока война идет, чтобы старые порядки не вернулись, да землю у вас помещики назад не отобрали. Вот добьем белых да польских панов, поднимем хозяйство, тогда и поставим все по уму. Вы городу хлеб будете давать за твердые деньги, а не за нынешние бумажки, город же вам за деньги эти нужный товар продавать будет.

— А коммунию на селе насаждать не будете? — снова прорезался голос из дальних рядов.

— Коммуна — дело добровольное. Права такого никто не имеет — насаждать. — Отвечаю быстро и твердо, без колебаний. — Да и глупость это. Если кто, к примеру, артельно хочет землю обрабатывать, так такое дело можно сладить только по доброму согласию, иначе выйдет разор один, а не хозяйство. Артельно же хозяйничать прямая выгода есть. Вот скажите чести, один хозяин потянет, чтобы у него и плуг железный был, и борона, и сеялка, и веялка, и крупорушка, и маслобойка?

— Не, одному не потянуть, — раздались нестройные голоса. — Это разве у немцев-колонистов такое есть, а нашему брату не поднять.

— Вот и я о чем. А артелью скинуться на это вполне можно, а потом сообща и использовать…

За такими разговорами не заметили, как на землю пали вечерние сумерки. Настало время ужина. Ели все вместе, получив по порции ячки со следами какого-то подозрительного масла, и запив этот деликатес взваром из сушеных яблок без сахара.

После ужина командиры собрались в казарме, за выгородкой, где стояли их койки, и где нашлось местечко и для меня. К нам, еще во время политбеседы, присоединился командир уездного отряда ВЧК, вполне соответствующий уже примелькавшемуся образу — несмотря на жару, на нем была надета кожаная куртка (правда, распахнутая), под полой куртки на боку виднелся Маузер в обшарпанной деревянной кобуре. Облик довершали светлые серые глаза, да короткие пышные усы пшеничного цвета и такие же вихры на голове. Как и командир роты, чекист был молод, ну, может быть, на два-три года постарше.

— Галькевич, Яков Исидирович, — солидно представился он. — Командир первого взвода третьей роты 7-го осб. А проще — возглавляю Себежский уездный отряд ВЧК.

— И много вас? — интересуюсь. Ведь, формально, они тоже к ВОХР относятся.

Галькевич пожимает плечами:

— Откуда же много? Наш батальон — один на всю Витебскую губернию. А на наш уезд — полтора десятка штыков да полтора десятка сабель. Ну, и уполномоченные в волостях, а при них помощников хорошо, если тройка наберется.

— И как же вы справляетесь?

— Как-то справляемся, — пожал плечами Яков Исидорович. — Надо справляться — и справляемся. Вот только недавно, на севере, у границы с Псковской губернией, большая банда «зеленых» появилась. Очень большая. Хорошо хоть, что это, по всему видать, обычные дезертиры, а не настоящая контра. Но и это делов натворить могут. Даром что уже от их грабежей вся округа стонет. Против них наших силенок маловато будет.