Жернова истории. Ветер перемен - Страница 69

— Мне достоверно известен только один канал, по которому утекали золото-валютные ценности на Запад в 1920 году. Это канал, обнаруженный по делу Гохрана — Александрова, Пожамчи, Шелехеса. Курьер, представляющий группу, так же сплавлявшую ценности на Запад, весьма вероятно, пользовался и тем же каналом. И это выводит нас на фигуру тогдашнего торгпреда в Эстонии Гуковского, к сожалению, покойного. Кстати, я не говорил бы о деле Гохрана исключительно в прошедшем времени, — и снова вижу едва заметную мимику на лице Дзержинского как реакцию на эти слова. — Возможно, утечки оттуда шли не только по вскрытым в 1921 году каналам. Поскольку в расхищении фондов Гохрана участвовали высокопоставленные лица, то под прикрытием крайне небрежно документированной выдачи ценностей этим лицам к Гохрановскому источнику мог присосаться кто-то еще.

— Кто же, по-вашему? — Феликс Эдмундович не очень-то доволен сказанным мною. — Вы думаете, что следствие нами не было доведено до конца?

— Не мне об этом судить, но состояние отчетности в Гохране тогда было таково, что даже установить объемы выдач ценностей по запискам «сверху», а так же установить точные размеры хищений, произведенных оценщиками, было попросту невозможно. Тут главный вопрос в другом…

— В чем же? — настойчиво спрашивает председатель ОГПУ.

— Кто в Советской России мог организовать до начала 1920 года широкомасштабный вывоз золотовалютных ценностей за рубеж и размещение их в швейцарских банках? «Белые»? Не в нашем случае, ибо курьер использовал связи среди советских работников. Коминтерн? Нет, ибо для таких операций у него были собственные «окна» за границу, и не было необходимости устраивать авантюру с прорывом под прикрытием вылазки «зеленых». Мы имеем дело с организацией в нашей среде, но такой, которая не могла воспользоваться «окнами» и «тропами», организованными, например, Коминтерном или ВЧК, — показываю на своего собеседника пальцем.

— К чему вы клоните? — Дзержинский начинает проявлять нетерпение.

— Мне известна только одна группа, которая подпадает под указанные признаки. Возможно, могут найтись и другие, но мне известна только одна, и то — предположительно. Можно назвать ее остатками группы Свердлова, — пристально слежу за реакцией своего собеседника.

— Причем тут Яков Михайлович? — Феликс Эдмундович мрачнеет. Знает что-нибудь не слишком приятное? Или недоволен утечкой сведений? Все возможно…

— Сам Яков Михайлович, вероятно, тут как раз не причем, — спешу немного успокоить Дзержинского. — Но история, как мне известно, приключилась такая. В 1918 году, когда Советская Россия съежилась до одной двенадцатой Российской империи, Политбюро поручило Свердлову организовать за рубежом условия для нелегальной работы на случай поражения большевиков в гражданской войне. Была создана группа, которая готовила в Европе конспиративные квартиры, подложные документы, счета в иностранных банках. К 1920 году надобность в этой работе отпала, и вся эта конспиративная техника вместе с валютными фондами была передана Коминтерну. Есть у меня, однако, подозрения, что некоторые участники этой группы могли оказаться нечисты на руку. Условия нелегального вывоза ценностей за границу и реализации их там были таковы, что строгой финансовой отчетности по таким операциям в принципе не могло быть. Кроме того, сам Яков Михайлович умер в 1919 году, погибли от тифа или в гражданской войне и некоторые товарищи из его группы. Так что концы тут отыскать крайне трудно. — После этого монолога мне снова требуется передышка.

— Откуда вам известно об этом поручении Политбюро? Это ведь совершенно секретное решение! — голос Феликса Эдмундовича стал жестким.

— От самого Старика, — небрежно пожимаю плечами. Блеф? Да, тот же блеф, что прокатил с Троцким. А ты пойди, проверь! — Я узнал об этом даже раньше, чем Свердлов. В наше поражение мне не верилось, но следует считаться с неизбежными на войне случайностями. Поэтому посоветовал Ильичу поручить это дело группе молодых образованных товарищей, владеющих языками, но практически неизвестных по своей работе в партии, поставив их работу под негласный контроль ВЧК. Ведь если строить конспиративную технику на старых партийных связях, то за эту ниточку в первую очередь и потянут. Мне тогда показалось, что он согласился. Однако, — вздыхаю, — в Политбюро решили иначе. И по составу группы, и по методам контроля — тоже.

Дзержинский встречает мои слова то ли с недоверием, то ли даже с каким-то подозрением. Ожидаемая реакция, и ее надо преодолеть:

— Теперь, Феликс Эдмундович, из моих отношений с Владимиром Ильичем уже можно не делать особой тайны. Была у нас договоренность, еще до войны, что внешне мы с ним порываем отношения — даже ссору в Брюсселе для этого разыграли, — а на самом деле он будет использовать меня для анализа острых ситуаций, чтобы иметь взгляд человека, так сказать, со стороны. И, как видите, — на моих губах появляется усмешка, — нашу конспирацию никто так и не раскрыл.

— Хорошо, пусть так… — тянет Дзержинский, — но давайте вернемся к делу. Вы что-то хотите еще добавить к вашей версии?

— Разумеется, — киваю ему в ответ. — Остаются еще два принципиальных вопроса. Первый — кто автор письма? Мне известен человек, который подходит под имеющиеся признаки. Он был связан с зарубежными финансовыми операциями тогда, когда было написано это письмо, — и связан с ними до сих пор. Сейчас он возглавляет ARCOS Banking Corporation Ltd. Его партийный псевдоним совпадает с подписью автора письма — «Андрей». Это — Александр Александрович Квятковский.